-Ну что, докормился?
Крик долетел до меня со спины. Я не стал разворачиваться, в конце концов, у нас не самый маленький город, всегда найдётся тот, кто окрикивает своего товарища. Иду дальше. До метро всего полквартала.
-Говорили-же, не корми собак колбасой! Говорили?!
Оборачиваюсь. За мной серая амёба толпы. Одна сплошная масса, занимающая весь тротуар, иногда из случайных её мест торчат полупрозрачные ноги. Ложноножки. Руки. Ложноручки. Они все одинаковы. Разве что пара андрогинных лиц ближе ко дну образования портит картину общей незапоминаемости. Но нет. Среди мельтешения серости вижу коричневые с рыжими подпалинами пятна. Присматриваюсь. Лапы, морды, купированные уши и хвосты. Всегда ненавидел собак, особенно ротвейлероподобных, а кто ближе, чем доберманы. Из толпы торчат доберманы. Много. Мне немного страшно, но я помню, что нельзя показывать страх, оборачиваюсь. Мне всего пара шагов до метро.
-Не кормии-и-и-и!!!!
Через пару шагов чувствую, что на отмахе кто-то прихватил мою руку. Разворачиваюсь. Почему я не удивлён, одна из вытращившахся доберманьих голов сомкнула челюсти на моей руке. Боли нет, хотя щипцы сжаты крепко. Но. За морду держится как минимум три полупрозрачных толповых руки. И я не понимаю, пытаются они разжать пасть, или наоборт сжимают сильнее. Встречаюсь взглядом с грустным, заискивающим взглядом укусившего. Да, я чувствую, она хочет колбасы. Рот сразу нполняется слюной. Рядом есть магазин, когда-то там вроде неплохо было. Стоит топле услышать так до конца и не оформившуюся мысль, как вся окружающая меня амёба ломится ко входу в тот самый магазинчик. Меня увлекает потоком. Уже перед самым входом, у дверей, в дверях, я вижу преграду. Одна из собак прижата попрёк двери ко входу. "За что-же так?!" только и успеваю подумать я, прежде чем скорее чувствую, а не слышу влажный хруст с которым дверь пожирает застрявшую, сложившуюся почти пополам, и даже не успевшую взвизгнуть. "Собачку-то за что?!" С этой мыслью я влетаю внутрь.
Мда. Это реально воплотившиеся влажные фантазии "колбасного иммигранта". Стены, выкрашенные шаровой краской, под ногами костяно-желтый, в мелких трещинках кафель. Толпы нет, она сантиметровым слоем жира размазалась по полу. И толлько в дальнем конце, выгодно подсвеченный тусклыми казёнными лампами алтарь. Две ступени из того-же страшного кафеля, а поверх три витрины, причём поднятые так, что увидеть их можно только подцепившись. Сущности (а иначе их и описать сложно) за витринами напоминают гибрид женщины вида Homo Sapiens, бегемота, и поклонника нургла. Ну или как минимум отсюда можно различить их отвисшую гигантского размера нездорового цвета грудь упершуюся в обратную строну витрин, знавших ещё вторую мировую.
-Зина, грязновато! - говорит одна из стоящих за витриной. Вторая же без раздумий достаёт из под себя гигантский алюминиевый бак с полуистертыми от времени красной краской надписяими и выплёскивает его между витрин. Пролившийся водопад кипятка жоть и обжигает мне ноги, но вымывает остатки жира из помещения. "Колбаса. Собаке. Кормить.". Я не знаю, какой выверт вселенной вызвал эту мысль, но я медленно бреду к этому алтарю мяса, в уме пытась прикинуть, сколько денег у меня в кармане. Может хоть откупиться хватит.
Первая ступень даётся легко. А вот вторая преподносит сюрприз. Видимо кипяток не до конца смыл сало со ступеней. Вторая гораздо более скользкая. Приходится, извиваясь схватиться за поручень, что поясывает витрины. Завитринные смотрят на меня с интересом, надеюсь, что не оценивают мою мясистость. Подтягиваю себя к витрине.
Зрелище, открывшеся передо мной заставляет меня застыть в изумлении. Мерзко розовая варёная колбаса, толщиной в моё пояс. Золотое блюдо с мясом, отливающим всеми оттенками синюшно-зелёного. Нечто в оболочке из кишки обвитом венчиком то-ли обветрившихся сосудов, то ли-сухожилий. Воспоминания о еде вызывают в желудке скользкий кислый ком. Руки отпускат хватку, казавшуюся мертвой ещё минуту назад. Сопровождаемый утробным хохотом на три голоса я скатываюсь к подножию лестницы и бегу к выходу, к выходу отсюда. Голоса визжат, срываются на бас, гроул, и опять на визг. Их звуг подхлёстывает меня не хуже кнута.
Выбегаю на улицу. Безжалостное солнце высвечивает коричневое с рыжими подпалинами пятно лежащее перед входом. Сломанная собака. Я подхожу к ней, толпы больше нет, Я закрываю её полуудивлённые полуиспуганные глаза.
- Не корми собак колбасой. - Шепот за моей спиной заставляет меня обернуться.
И вся улицап пуста.
Крик долетел до меня со спины. Я не стал разворачиваться, в конце концов, у нас не самый маленький город, всегда найдётся тот, кто окрикивает своего товарища. Иду дальше. До метро всего полквартала.
-Говорили-же, не корми собак колбасой! Говорили?!
Оборачиваюсь. За мной серая амёба толпы. Одна сплошная масса, занимающая весь тротуар, иногда из случайных её мест торчат полупрозрачные ноги. Ложноножки. Руки. Ложноручки. Они все одинаковы. Разве что пара андрогинных лиц ближе ко дну образования портит картину общей незапоминаемости. Но нет. Среди мельтешения серости вижу коричневые с рыжими подпалинами пятна. Присматриваюсь. Лапы, морды, купированные уши и хвосты. Всегда ненавидел собак, особенно ротвейлероподобных, а кто ближе, чем доберманы. Из толпы торчат доберманы. Много. Мне немного страшно, но я помню, что нельзя показывать страх, оборачиваюсь. Мне всего пара шагов до метро.
-Не кормии-и-и-и!!!!
Через пару шагов чувствую, что на отмахе кто-то прихватил мою руку. Разворачиваюсь. Почему я не удивлён, одна из вытращившахся доберманьих голов сомкнула челюсти на моей руке. Боли нет, хотя щипцы сжаты крепко. Но. За морду держится как минимум три полупрозрачных толповых руки. И я не понимаю, пытаются они разжать пасть, или наоборт сжимают сильнее. Встречаюсь взглядом с грустным, заискивающим взглядом укусившего. Да, я чувствую, она хочет колбасы. Рот сразу нполняется слюной. Рядом есть магазин, когда-то там вроде неплохо было. Стоит топле услышать так до конца и не оформившуюся мысль, как вся окружающая меня амёба ломится ко входу в тот самый магазинчик. Меня увлекает потоком. Уже перед самым входом, у дверей, в дверях, я вижу преграду. Одна из собак прижата попрёк двери ко входу. "За что-же так?!" только и успеваю подумать я, прежде чем скорее чувствую, а не слышу влажный хруст с которым дверь пожирает застрявшую, сложившуюся почти пополам, и даже не успевшую взвизгнуть. "Собачку-то за что?!" С этой мыслью я влетаю внутрь.
Мда. Это реально воплотившиеся влажные фантазии "колбасного иммигранта". Стены, выкрашенные шаровой краской, под ногами костяно-желтый, в мелких трещинках кафель. Толпы нет, она сантиметровым слоем жира размазалась по полу. И толлько в дальнем конце, выгодно подсвеченный тусклыми казёнными лампами алтарь. Две ступени из того-же страшного кафеля, а поверх три витрины, причём поднятые так, что увидеть их можно только подцепившись. Сущности (а иначе их и описать сложно) за витринами напоминают гибрид женщины вида Homo Sapiens, бегемота, и поклонника нургла. Ну или как минимум отсюда можно различить их отвисшую гигантского размера нездорового цвета грудь упершуюся в обратную строну витрин, знавших ещё вторую мировую.
-Зина, грязновато! - говорит одна из стоящих за витриной. Вторая же без раздумий достаёт из под себя гигантский алюминиевый бак с полуистертыми от времени красной краской надписяими и выплёскивает его между витрин. Пролившийся водопад кипятка жоть и обжигает мне ноги, но вымывает остатки жира из помещения. "Колбаса. Собаке. Кормить.". Я не знаю, какой выверт вселенной вызвал эту мысль, но я медленно бреду к этому алтарю мяса, в уме пытась прикинуть, сколько денег у меня в кармане. Может хоть откупиться хватит.
Первая ступень даётся легко. А вот вторая преподносит сюрприз. Видимо кипяток не до конца смыл сало со ступеней. Вторая гораздо более скользкая. Приходится, извиваясь схватиться за поручень, что поясывает витрины. Завитринные смотрят на меня с интересом, надеюсь, что не оценивают мою мясистость. Подтягиваю себя к витрине.
Зрелище, открывшеся передо мной заставляет меня застыть в изумлении. Мерзко розовая варёная колбаса, толщиной в моё пояс. Золотое блюдо с мясом, отливающим всеми оттенками синюшно-зелёного. Нечто в оболочке из кишки обвитом венчиком то-ли обветрившихся сосудов, то ли-сухожилий. Воспоминания о еде вызывают в желудке скользкий кислый ком. Руки отпускат хватку, казавшуюся мертвой ещё минуту назад. Сопровождаемый утробным хохотом на три голоса я скатываюсь к подножию лестницы и бегу к выходу, к выходу отсюда. Голоса визжат, срываются на бас, гроул, и опять на визг. Их звуг подхлёстывает меня не хуже кнута.
Выбегаю на улицу. Безжалостное солнце высвечивает коричневое с рыжими подпалинами пятно лежащее перед входом. Сломанная собака. Я подхожу к ней, толпы больше нет, Я закрываю её полуудивлённые полуиспуганные глаза.
- Не корми собак колбасой. - Шепот за моей спиной заставляет меня обернуться.
И вся улицап пуста.